Полёт

День у Кати не ладился.

Вот- вот должен был начаться её органный концерт, первый в этом сезоне, 

но она была не готова.

Все дни накануне она занималась рекламой: развешивала объявления о концерте, давала анонсы в соц. сетях, кому-то звонила, кого-то приглашала.

Хотелось спокойно порепетировать, но времени не было, надо было продвигать себя, улыбаться и рассказывать о вечном и прекрасном - о музыке..

Это было важно, ну конечно! 

А как еще поднять замученных гаджетами людей и заставить их в нескончаемые дожди прийти в холодную, как склеп, кирху послушать концерт, послушать её. 

Только через себя, через свою страсть, через свой огонь.

По- другому она не умела и растрачивала себя, отдавая драгоценную энергию, принадлежащую Ему, редкому старинному органу.

Они пришли, все, кого она звала и даже больше. Сидели на деревянных скамейках и кутались в шарфы, смотрели на мерцающие свечи, тихо переговариваясь.

Пожилой мужчина маленького роста в костюме, похожий на состарившегося ребенка, с двумя спутницами – завсегдатаи концертов в кирхе, мужчина с усами в белой морской фуражке, вылитый Боярский, пара в красных куртках и кроссовках, видимо случайные туристы, мальчик восьми лет, самостоятельно устроившийся неподалёку от неё и бросающий взгляды на пульт.

 Их было много, некоторые были с цветами, пионами и лилиями, благоухающими в холодном пространстве, неожиданно свежо.

Пора было начинать. 

Юрис, игравший концерт вчера, а сегодня игравший роль её конферансье, уже спускался вниз, чтобы объявить первое произведение.

Катя выдохнула и бросилась в импровизации барочных композиторов как на абордаж, во всю эту причудливую роскошь того времени.

Огонь внутри неё метался, пытаясь соединиться с органом, звуки гулко раскатывались по каменным сводам, а она отчаянно мёрзла в своем синем тонком платье, нервно нажимая на тяжёлые клавиши.

Юрис невозмутимо объявлял новые композиции, и во время объявлений, она видела, что люди покидали концерт, а одна пара с ребенком ушла прямо во время исполнения Генделя.

«Зачем я впихнула столько барокко, я же не люблю его», 
- промелькнула внезапно мысль.

Но она знала зачем, она гордилась, что может играть великих мастеров, сложно выражающих свои мысли и эмоции для ныне живущих.

Во время гастролей, в Швейцарии, она поделилась с Юрисом:

- Тяжело. Я словно высекаю из органа эти звуки.

- Ты что -  каменотёс? - усмехнулся Юрис.

Катя задумалась. Орган не был камнем, а она не была каменотёсом. Но иногда случалось, что погружаясь в это царство звука, её руки немели и застывали, будучи не в состоянии после первой ноты извлечь вторую, а потом и третью. Практически оглохнув, с невероятным упорством, она нажимала педаль и клавиши, буквально конструируя ритм.

Словно древний алхимик, исступленно искавший философский камень, она яростно стремилась овладеть искусством игры на органе, навсегда уйдя с фортепиано, и приносила в жертву королю музыкальных инструментов -  себя.

Жертвоприношение было принято: победы в конкурсах, гастроли, выступления, аплодисменты публики. Коллеги тоже не давали расслабиться, они с Юрисом не говорили об этом, но было ясно, конкуренция между ними существует.

Она знала, что Юрис  репетировал как сумасшедший. За пару недель до своего выступления, он даже переехал из города поближе к кирхе, чтобы именно на местном органе отточить технику.

Ценители его хвалили, говорили о безупречности игры.

Катя слышала после его концерта слова какой-то девушки:

«Его игра -  это танец солнечных зайчиков».

«А что рождает моя музыка?»- думала Катя. 

С расчётом произвести впечатление, она составила свою новую летнюю программу сплошь из композиторов барокко и его последователей. Это были весьма затейливые композиции, поражающие воображение и слух. Иногда они казались ей чрезмерными, но что поделать, барокко было вне критики, на все времена. 

Как можно было признаться, что ты не любишь Баха или Генделя?  Позор.

Из любимого стиля остинато, где формы множились, накладываясь друг на друга, рождая гармонию в её душе, она взяла только  «Безумный порыв» Филиппа Гласса, если и известного массовому слушателю, то исключительно по саундтрекам для кино. Да и взяла больше из упрямства перед воображаемыми ценителями, которые придут слушать своё любимое барокко, закатывая глаза и шепча: «Божественно!», а тут вдруг бац и зазвучит её любимый Гласс..

Концерт заканчивался, и Катя поняла, что в этот раз не получилось.

Где-то она ошиблась, непонятно где, но ошиблась это точно.

Мало репетировала накануне? Плохо подобрала музыку?

Что не так? Что хочет от неё этот чёртов немецкий орган?

Юрис объявил последнюю композицию, это был Филипп Гласс, «Безумный порыв».

Зачем он был нужен, теперь?

Наверное, все ценители уже ушли, не выдержав её экспериментов.

Но надо было доиграть, хотя бы для этого мальчика, который так и сидит на приступке рядом.

Катя неожиданно успокоилась.  

Сделав вдох, прислушалась к органу и мягко начала игру, словно нырнула в струи зазвучавшей музыки.

Музыкальные струи сплетались и расплетались, сквозь них светило солнце, летел ветер.

 Она не высекала звуки, а просто подставляла свои руки, своё тело музыке, через неё говорил орган и грустил Гласс, соединяясь с её миром и чувствами.

Она могла играть бесконечно, мягко рождая форму за формой, звук за звуком, через себя давая взлететь всем, кто её слушал…

Звук ещё дрожал в воздухе, но концерт закончился.

В решётчатые окна были видны ветки и зелёные листья деревьев.

Ей захотелось остаться за пультом и побыть еще немного рядом с органом, поблагодарить его или тихонько пожаловаться на что-то?

Но её имя уже объявили, и она вышла на балкон, под аплодисменты людей.

Они были здесь! Улыбающийся пожилой мужчина в костюме со спутницами, мужчина в фуражке, восторженно хлопающий ей, пара в красных куртках с подозрительно мокрыми глазами, они не ушли? Они всё это слышали?

Ей вручали пионы и лилии, кто-то фотографировал, кто-то продолжал аплодировать.

А она чувствовала себя странно, что-то случилось, и теперь она будет играть по-другому.

Как? Непонятно.

Но что-то новое, пока не имеющее названия родилось в ней.

Она прислушивалась к себе, пытаясь понять новую себя, но вместо этого вдруг услышала, как мальчик, пробывший около неё весь концерт, говорит подошедшей маме:

- Я тоже хочу играть, как она. Как будто бы Маленький принц летит..